КОЛОНКА В ЖУРНАЛЕ, КОТОРОГО НЕТ...ОТ DOLPHINGAMES
Периодически мы просим своих друзей написать нам о чем-нибудь.
Иногда это выглядит как советы, иногда как "а теперь поговорим о..", иногда как мысли вслух..
В это раз наш друг Саша написал рассылку в блоговском стиле "Колонка в журнале, которого нет". Не надо искать смысл в этом письме, не надо серьезно задумываться о жизни... Просто почитайте...
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Чуть не доезжая метро ХХХ, на тихой и симпатичной улице ХХХХ паркую машину, не торопясь выхожу, беру пакет с едой и шагаю через проходную. Если идти в урочное время (когда разрешено), то турникет находится в положении «открыто», и на нем горит симпатичная зеленая стрелочка. Открытый турникет это на самом деле очень важно, он избавляет меня от долгих объяснений, унизительных просьб и прочих бонусов общения с охраной на проходной (охрана здесь крайне нелюбезная, хуже была только в общежитии моего института, где сотрудники состояли в основном из отставных нижних чинов КГБ).
Проходная располагается на первом этаже трехэтажного здания, сразу за турникетом слева стоят несколько столиков с мини-вещевым-рынком. Можно купить фен за двести рублей, фальшивые шерстяные носки, пластмассовую овощерезку тупую от рождения, и другие отличные вещи.
После проходной я иду по приятному небольшому парку, еще только ранняя осень, парк полон красивых желтых, красных, зеленых деревьев, дорожки и тропинки только слегка присыпаны опавшими листьями и воздух необычайно насыщен и вкусен. Пахнет чем-то свежим, немного пахнет яблоками, немного землей со свежевскопанных цветочных грядок, и совсем уж непонятно откуда доносится легкий, едва уловимый запах реки. Большой город остался снаружи, за высоченным бетонным забором, в парке тихо, и слышно как шумит ветер в верхушках деревьев, вокруг разлит покой и умиротворение.
На фоне всего этого странными кажутся выражения лиц людей попадающихся мне навстречу. По большей части лица у них расстроенные, у кого-то это тихая грусть, видно что они уже почти привыкли к тому что...ну, привыкли в общем. У кого-то наоборот, кажется что они только что произнесли, или вот-вот произнесут что-нибудь типа «господи, за что же мне это? Ну почему именно мне? Я не хочу, не хочу, чем я провинился?».
Одни идут торопливым шагом, словно стараются уйти отсюда побыстрее, другие наоборот, идут небыстро и как-то неуверенно, лишь единицы шагают нормальной, устойчивой, размеренной походкой людей у которых все нормально. Как правило у них на лице нет грусти, они смотрят спокойно и с достоинством, они как бы говорят «у меня все хорошо, а если даже и нет, то никто не узнает об этом, и мы с этим обязательно справимся, и в итоге все равно будет хорошо». Почти всегда это женщины, от пятидесяти лет и старше, вообще из тех, кто попадается мне навстречу, или кого я обгоняю, девяносто процентов это женщины от тридцати лет.
По краям дорожки находятся большие лужайки с мягкой, еще зеленой травой, на лужайках выстроены маленькие павильончики, как с советских детских садах, ну те, где вечером собирается местная молодежь, пьет что удалось добыть, курит и плюет себе под ноги. В каждом павильончике стоит одна или две скамейки, где-то стоят небольшие столики. На скамейках сидят пары, еще пары идут либо к скамейкам либо от них, некоторые просто гуляют по лужайкам. Сразу видно, что с кем-то из каждой пары что-то не так, даже издали заметно что многие волочат ноги, у кого-то резкая не совсем естественная жестикуляция, кто-то наоборот сидит совсем понуро, и никак не реагирует на происходящее вокруг. У многих из-под курток видны полосатые байковые штаны.
Я подхожу к желтоватому пятиэтажному зданию с почему-то неприятными мне окнами и поднимаюсь на крыльцо черного хода. Около этого крыльца всегда стоят тележки с огромными кастрюлями и чанами с советской казенной кухни, знаете такие светлые, из алюминия, с какими-то идиотскими надписями темно-красной краской. Подымаюсь на третий этаж и оказываюсь перед глухой железной дверью, с небольшоим квадратным окошком на уровне груди, окошко разумеется тоже закрыто маленькой глухой железной дверкой.
Звоню в звоночек, окошечко почти сразу с лязгом открывается, я говорю к кому я, тогда с изнутри с грохотом открывают массивную железную щеколду и запустив меня внутрь тут же загрохатывают ее назад. Сразу за дверью налево находится входной пост (стол и стул), а направо сестринская. Я кладу свой пакет с едой на стол, называю фамилию, и медсестра начинает рассортировывать еду на портящееся и не портящееся. Список продуктов которые можно сюда проносить жестко регламентирован, скоропорящиеся продукты допускаются мало, и с жестким контролем срока годности, питье и жидкости только в пластиковой таре объемом не более полулитра и т.д.
Спорить и препираться с медсестрами по любым вопросам абсолютно противопоказано, результата все равно не добьешься, а вот настроить их против себя можно запросто. Вообще прав у посетителей здесь удивительно мало.
Сколько раз я видел здесь рыдающих мам, которым пихали обратно домашние пирожки, («он же не может без них! Он же дома каждую неделю их ест!), женщин с измученными тревожными глазами («вы поймите, его сюда прямо из изолятора в наручниках привезли, он же не понимает ничего, пустите меня к нему хоть на пару слов, ему же страшно, он же ни в чем не виноват!»), жен, с уже потухшим и кажется равнодушным взглядом («да, у него опять отбирают сигареты. Я передаю, а они отбирают. Ну да, из той же палаты, он говорит рыжий какой-то, здоровый. Нету рыжих в его палате? Да, я поняла...), и практически ничего нельзя, и если будешь качать права, то получишь так, что мало не покажется. А с другой стороны многие из этих правил на самом деле не зря писаны, трудно наверное здесь порядок поддерживать, специфики много, все-таки психиатрия.
Пока в пакеты с рассортированной едой кладут записочки с фамилией, а меня заносят в амбарную книгу посетителей («вы ему кем приходитесь? Племянник? Как..? Внук сестры кого?ой, ну вас, пишу племянник»), я спрашиваю на месте ли доктор, и прохожу к нему. Меня медсестры помнят, и немного меньше мне хамят, я в свое время познакомился с зав отделением, и вообще умею вести себя нагловато, если надо, поэтому к доктору меня пускают без звука. А могли бы и сказать что занят он, и потом как-нибудь.
Доктор очень молодой, ужасно неприятный, с мерзкими пацанскими еще усиками и бегающими глазками.Но неприятен он мне не усиками, и даже не глазками, а тем, что он никогда не помнит по фамилии своих больных, и практически никогда не владеет ситуацией, что с пациентом, какие препарты ему сейчас дают, колют или в таблетках, ну и вообще что к чему. Странно мне это. Я тут прикидывал, у него не больше двадцати пяти больных, не так и трудно про них помнить несколько однотипных ворпосов, которые всегда задают родственники. Вот мои бойцы всегда помнили всех своих клиентов, всю их подноготную, текущее положение дел... а ведь у каждого было гораздо больше двадцати пяти клиентов... Ну да ладно.
Вытянув из доктора все что меня интересует, я возвращаюсь в коридор, иду мимо поста и попадаю в большой холл, там стоит много небольших столов и стульев вокруг них, а за столами сидят люди в пижамах, и те кто к ним пришли. Вон кого-то лохматого и бородатого кормят с ложечки йогуртом, этот усиленно жует бутерброд с мясом и кивает пожилой женщине, быстро ему что-то рассказывающей, эти двое беседуют неторопливо, а за тем столиком весело смеются, а здесь держат за руку, и в глазах стоят слезы. Атмосфера, настроение приемных часов, ее ни с чем не спутаешь, это радость, когда приходит кусочек дома, к тебе, почему-то находящемуся здесь.
За одним столиком меня уже ждут. Уже издали я улыбаюсь, я и сам доволен что наконец-то дошел, а то в прошлые два посещения был объявлен карантин (по поводу нового гриппа), и никого не пускали в отделение три недели.
Я сажусь за столик и говорю «Привет! Я очень рад тебя видеть».
www.dolphingames.ru
